Подсказчик - Страница 88

Затем девушка услышала голос Стерна:

— Как давно это было?

— Шесть месяцев назад, — прозвучал ответ Горана.

Мила почувствовала резь в животе. Почему так случилось, что Ивонн и ее дети стали пленниками психопата, который мог делать с ними все, что ему заблагорассудится? И это в окружении десятка других домов, других семей, отгородившихся в этом месте для богачей, полагая, что таким образом могут избежать мерзости окружающего мира, доверившись абсурдному идеалу безопасности.

Шесть месяцев. И никто ничего не заметил.

Каждую неделю стригли траву на лужайке, и розы на клумбах продолжали принимать любовную заботу садовников жилого комплекса. Освещение портика включалось все вечера напролет в соответствии с расписанием, утвержденным уставом кондоминиума. Дети гоняли на велосипедах или играли с мячом на аллее перед домом, женщины, прогуливаясь, болтали друг с другом о том о сем и обменивались рецептами десертов, мужчины делали воскресные утренние пробежки или мыли машины перед гаражами.

Шесть месяцев. И никто ничего не видел.

Никто не задавался вопросом, почему эти шторы были задернуты даже днем. Не заметил скопившуюся в почтовом ящике почту. Никто не обратил внимания на отсутствие Ивонн и ее детей по случаю проведения светских мероприятий, таких, как, например, осенний бал или лотерея 23 декабря. Рождественские украшения — одинаковые для всего комплекса — развешивались, как это принято у верующих, снаружи и внутри домов, а после праздников убирались. Звонил телефон, Ивонн и ее дети не открывали дверь, когда кто-нибудь стучался к ним. И все-таки никто ничего не заподозрил.

Единственные родственники Грессов жили недалеко отсюда. Но и им это молчание, длившееся так долго, не показалось странным.

И за все это время маленькая семья каждый день взывала, надеялась, молила о помощи или о внимании к себе, которого они, увы, так и не дождались.

«Наверное, речь идет о садисте. Это было его игрой, развлечением, кукольным домом», — поправила себя Мила, вспомнив о том, во что был одет труп девочки, оставленный Альбертом на диване Кобаши.

Мила подумала про насилие, бесчисленное количество раз выпавшее на долю Ивонн и ее детей за этот продолжительный отрезок времени. Шесть месяцев истязаний. Шесть месяцев мучений. Шесть месяцев агонии. Но если хорошенько подумать, то не такой уж он и подонок в сравнении со всем остальным миром, забывшем об их существовании.

И «блюстители порядка», несмотря на свое круглосуточное дежурство как раз напротив их дома в состоянии полной боевой готовности, ни о чем не догадывались! Они также, будучи в некоторой степени виновными в случившемся, стали невольными соучастниками преступления. И она тоже.

«Еще раз, — подумала Мила, — Альберт выставил напоказ ханжество той части рода человеческого, что считает себя „нормальной“ только потому, что не убивает невинных детей, отрезая им руку. Но они способны на другое, не менее тяжкое преступление — безразличие».

Борис прервал размышления Милы.

— Стерн, как дела наверху?

— Дорога свободна.

— Хорошо, тогда мы поднимаемся.

Они встретились, как и было условлено, у подножия лестницы, ведущей на второй этаж, туда, где находились спальни.

Борис подал Миле знак прикрывать его. С этого момента им следовало прекратить все переговоры по рации, чтобы не позволить обнаружить свое присутствие. Стерну было разрешено нарушить это молчание только для предупреждения о перемещении живого контура.

Мила и Борис стали подниматься. Лежавшие на ступенях ковровые дорожки были запачканы пятнами, следами от обуви и остатками пищи. На стене вдоль лестницы висели снимки, сделанные во время каникул, дней рождения и семейных торжеств, а на самом верху возвышался написанный маслом портрет Ивонн с детьми. Кто-то, вероятно раздраженный этим пристальным взглядом, выколол им глаза.

Когда они добрались до лестничной площадки, Борис остановился, позволив Миле подойти ближе. Затем он первым шагнул вперед: в коридоре было несколько полураскрытых дверей. В самом конце он круто поворачивал налево.

За этим последним углом находилась единственная во всем доме живая душа.

Борис и Мила медленно двинулись в этом направлении. Проходя мимо одной из дверей, она узнала размеренные звуки азбуки Морзе, обнаруженные в эфире. Она тихо открыла дверь и оказалась в комнате одиннадцатилетнего мальчика. Здесь на стенах висели плакаты с планетами, а в шкафах стояли книги по астрономии. Напротив закрытого окна стоял телескоп.

На небольшом письменном столе развернулась целая научная диорама: масштабная репродукция телеграфной установки начала девяностых годов. Она состояла из деревянного столика с двумя батарейками, подключенными посредством электродов и медного провода к просверленному диску, делавшему обороты через равные промежутки времени, — три точки, три тире, три точки. Вся установка была соединена маленьким проводом с портативной радиостанцией в виде динозавра. На диораме виднелась медная табличка с надписью: «1-е место».

Именно отсюда и исходил сигнал.

Одиннадцатилетний мальчик переделал свою работу в передающую радиостанцию, в обход ограничений и жестокого надзора удерживавшего их в плену человека.

Мила осветила лучом фонарика неубранную постель. На ней лежало грязное пластиковое ведро. По верхнему краю изголовья кровати виднелись следы потертостей.

По другую сторону коридора, как раз напротив, находилась спальня шестнадцатилетней девочки. Над дверью висели разноцветные буквы, составлявшие имя Кейра. Мила с порога окинула комнату беглым взглядом. На полу валялась скомканная простыня. Ящик шкафа, где хранилось нижнее белье, был опрокинут. Зеркало платяного шкафа было развернуто к кровати. Нетрудно догадаться для чего. И здесь на спинке кровати имелись потертости.