Подсказчик - Страница 8

Сидя в передвижном полицейском фургоне, Борис предложил для создателя кладбища рук имя Альберт, в память об одном давнем деле. Присутствующие с улыбкой согласились. Решение было принято.

Отныне члены следственной группы должны были называть убийцу только этим именем. Постепенно Альберт начнет обретать характерные черты. Нос, два глаза, лицо, личная жизнь. Каждый должен был приписывать ему собственное видение и уже не рассматривать его просто как расплывчатую тень.

— Значит, Альберт? — По окончании собрания Роке все еще взвешивал значение этого имени для СМИ. Он повторил его одними губами, выделяя в нем разные оттенки. — Годится.

Но было еще кое-что не дававшее старшему инспектору покоя. Он обратился к Горану:

— Если хотите знать правду, то и я полностью согласен с Борисом. Святой Иисус! Я не в силах заставить своих людей выкапывать трупы, притом что в это время какой-то сумасшедший психопат будет дурачить всех нас!

Горан знал, что, когда Роке говорил о «своих» людях, на самом деле он имел в виду прежде всего самого себя. Как раз именно он больше всех опасался того, что его работа не сможет увенчаться каким-нибудь мало-мальским результатом и что, в случае если им не удастся поймать преступника, кто-нибудь обязательно укажет на неэффективную работу федеральной полиции.

И потом, неясным оставался вопрос с рукой номер шесть.

— Я полагаю, что не стоит пока распространяться о существовании шестой жертвы.

Горан был в замешательстве.

— Но тогда как мы узнаем, кто это?

— Не беспокойся, я все уже продумал…

За свою карьеру полицейского Мила Васкес раскрыла восемьдесят девять случаев исчезновения людей. Ее наградили тремя медалями и вынесли целый ряд благодарностей. Она считалась экспертом в своем деле, и ее очень часто приглашали для консультаций, в том числе и за рубеж.

Операция, проведенная ею в то утро, когда на свободе одновременно оказались Пабло и Элиза, была охарактеризована как весьма успешная. Мила хранила молчание: девушку все это крайне беспокоило. Ей очень хотелось признать все свои ошибки: то, как она проникла в дом, не дождавшись подкрепления, недооценила обстановку и возможные ловушки, подвергала смертельному риску себя и заложников, позволив подозреваемому ее разоружить и нацелить свой пистолет ей в затылок, наконец, не воспрепятствовала самоубийству учителя музыки.

Но во время традиционной фотосъемки для прессы начальство Милы опустило эти факты, нарочито преувеличив ее заслуги. Мила никогда не фотографировалась. Официально она предпочитала оставаться глубоко законспирированной для большинства людей в целях проведения будущих расследований. Но правда заключалась как раз в том, что она ненавидела фотосъемку. Она не выносила даже своего собственного отражения в зеркале. И вовсе не потому, что была некрасивой, скорее наоборот. Но к тридцати двум годам ежедневные многочасовые тренировки в спортзале напрочь лишили ее каких бы то ни было признаков женственности: округлостей фигуры, хрупкости тела, присущих слабому полу. Словно быть женщиной — это такой недостаток, который непременно следовало преодолеть. И хотя Мила очень часто носила мужскую одежду, она вовсе не выглядела мужеподобной. Просто она не занималась ничем таким, что могло бы заставить ее задуматься о своей половой принадлежности. Именно так она и хотела выглядеть. Одежда девушки была неброской: не слишком облегающие джинсы, поношенные кроссовки и кожаная куртка. Это была просто одежда и ничего более. И ее основная функция заключалась в том, чтобы согревать в холод или просто покрывать тело. Мила не тратила время на поиски одежды, она просто ее покупала. Пожалуй, сколько бы вещей ни было, они все равно казались девушке одинаковыми, ибо совсем не интересовали ее. И именно такой она и хотела быть.

Невидимкой среди невидимок.

Возможно, как раз по этой причине она переодевалась в раздевалке полицейского участка вместе с другими агентами-мужчинами.

Мила уже минут десять разглядывала свой открытый шкаф, перебирая в мозгу все события того дня.

Ей нужно было что-то сделать, но мысленно она была далеко. Неожиданная острая боль в бедре заставила ее прийти в себя. Рана снова открылась, и Мила попыталась, хотя и безуспешно, при помощи гигиенического тампона и пластыря приостановить кровь. Возможно, на этот раз ей действительно следовало бы обратиться к врачу, но сегодня она не настроена идти больницу. Слишком много вопросов. Мила решила, что если она, в надежде приостановить кровотечение, потуже забинтует рану, то позже попытается еще раз наложить шов. Впрочем, как бы то ни было, но ей непременно следовало принять антибиотик во избежание возможного заражения. Вот если бы она смогла получить наводку от своего осведомителя, который всякий раз давал ей знать об очередном пополнении среди бездомных на железнодорожном вокзале…

Вокзалы.

Как странно, подумала Мила. В то время как для одних это не более чем транзитная остановка, для других — конец пути. Они останавливаются там и больше никуда не едут. Станции — это некое подобие врат ада, где потерянные души собираются в кучу в надежде, что кто-нибудь вернет их к нормальной жизни.

Мила прекрасно знала статистику: ежедневно в среднем пропадает от двадцати до двадцати пяти человек. Внезапно эти люди перестают подавать какие-либо вести о себе. Они исчезают без предупреждения, без вещей, словно растворяясь в небытие.

Мила знала, что в большинстве своем речь шла о неустроенных людях, о тех, кто жил продажей наркотиков, перебивался случайными заработками и был всегда готов преступить закон, о субъектах, которые начинали и заканчивали тюрьмой. Но были и такие — являвшие собой странное меньшинство, — кто в определенный момент жизни решал исчезнуть навсегда. Как, например, мать семейства, которая отправлялась за покупками на рынок и больше уже не возвращалась домой, или сын, или брат, которые садились в поезд, чтобы никогда не прибыть к месту назначения.